В дымке воспоминаний вдруг с полной отчетливостью всплывают и оживают отдельные эпизоды. Например, как юная стажерка, ассистировавшая в операционной, осталась убрать там и я должна была помочь ей отнести в печь ампутированную ногу. Немного чересчур. Потом мы отмывали от крови операционный стол. Думаю, она была слишком юной и неопытной, чтобы в одиночестве выполнять такие задания.
Помню сержанта с преисполненным серьезностью лицом, я помогала ему сочинять любовные письма. Он не умел ни читать, ни писать и весьма приблизительно сообщил мне, что ему хотелось бы поведать.
— Так будет прекрасно, сестра, — одобрил он то, что я сочинила. — Вы не можете написать три таких?
— Три? — переспросила я.
— Ага, — сказал он. — Одно — Нелли, другое — Джесси, а третье — Маргарет.
— Вам не кажется, что лучше бы написать их немножко по-разному?
Он подумал немного.
— Нет. Все главное я написал.
Каждое письмо поэтому начиналась одинаково: «Надеюсь, письмо застанет Вас в добром здравии, в каком и я пребываю, только посвежее и порозовее». И кончалось: «Твой до гробовой доски».
— А вы не думаете, что они узнают одна от другой? — спросила я с некоторым любопытством.
— Не-а, не думаю, — ответил он. — Они ведь живут в разных городах и не знают друг друга.
Я спросила его, не собирается ли он жениться на одной из них.
— И да и нет. Нелли, она хорошенькая, приятно посмотреть. Но Джесси более серьезная, и она уважает меня, думает, что я большой человек.
— А Маргарет?
— Маргарет? Маргарет… она меня так смешит, очень уж она веселая. В общем, посмотрим.
Потом я часто задавала себе вопрос, женился ли он на какой-нибудь из этих трех девушек или нашел четвертую, которая соединяла в себе красоту, серьезность и веселость.
Дома все более или менее шло по-прежнему. На смену Джейн пришла Люси, всегда говорившая о предшественнице с большим уважением и называвшая ее не иначе как миссис Роу:
— Надеюсь, я смогу заменить миссис Роу. Работать после нее так ответственно.
Самой большой мечтой Люси было после окончания войны поступить в кухарки к нам с Арчи.
Однажды она подошла к маме и, явно нервничая, сказала:
— Мэм, я надеюсь, вы не рассердитесь, но я действительно должна оставить вас и поступить в Женские вспомогательные части. Вы ведь не осудите меня?
— Что ж, Люси, — ответила мама, — я думаю, вы совершенно правы. Вы молодая, сильная девушка: как раз то, что нужно.
Так ушла, обливаясь слезами, Люси, надеясь, что мы сможем обойтись без нее, и в ужасе от того, что подумала бы об этом миссис Роу.
Вскоре уволилась и старшая горничная, прекрасная Эмма. Она выходила замуж. На их место пришли две служанки в летах, у которых тяготы военного времени вызывали недоверие и глубокое возмущение.
— Извините меня, мэм, — дрожащим от негодования голосом сказала старшая из них, Мэри, спустя несколько дней, — нас не устраивает питание. — Два раза в неделю мы ели рыбу и потроха. — Я привыкла каждый день съедать полноценный кусок мяса.
Мама попыталась втолковать ей, что введены ограничения и мы должны есть рыбу и мясо, объявленное «съедобным», два или три раза в неделю. Мэри только качала головой.
— Это несправедливо. Никто не имеет права так обращаться с нами, это несправедливо.
Она добавила заодно, что в жизни никогда не пробовала маргарина. Тогда мама прибегла к известному в военные времена трюку, завернув маргарин в бумагу из-под масла, а масло в обертку из-под маргарина.
— Попробуйте то и другое, я никогда не поверю, что вы сумеете отличить масло от маргарина.
Две старушки презрительно переглянулись, потом попробовали и определили. У них не возникло ни малейших колебаний:
— Ясное дело, — это масло, а это — маргарин, мэм, чего тут сомневаться.
— Вы в самом деле думаете, что разница столь велика?
— Да, думаю. Я не выношу вкуса маргарина — мы обе его не выносим. Меня просто тошнит от него. — И они с отвращением протянули масло обратно маме.
— А другое вам нравится?
— Да, мэм, прекрасное масло. Это уж само собой.
— Что ж, — сказала мама, — я должна сказать вам, что то было масло, а это — маргарин.
Сначала они не верили. Потом, убедившись в своей ошибке, страшно обиделись.
Бабушка жила теперь с нами. Она очень волновалась, когда я по ночам возвращалась одна из госпиталя.
— Дорогая, это так опасно — ходить одной по ночам. Может случиться что угодно. Ты должна договориться как-то по-другому.
— Договориться по-другому совершенно невозможно, Бабушка. Да и, кроме всего прочего, ничего со мной не случится. Я уже несколько месяцев возвращаюсь в это время.
— Это никуда не годится. Кто-нибудь может привязаться.
Я разуверила ее по мере возможности. Работая с двух часов дня до десяти вечера, я обычно не могла уйти из госпиталя раньше половины одиннадцатого. Обратная дорога занимала примерно сорок пять минут, и, надо признаться, я шла одна по совершенно безлюдным улицам. Тем не менее со мной ни разу ничего не случилось.
Заключение
Теория Л.Н. Гумилева имеет большое значение для
понимания исторических судеб народов и, прежде всего, Российского суперэтноса
(табл. 7). Выводы могут быть сделаны как на глобальном уровне при принятии
политических решений, так ...