Однако У. Р. держался другого мнения.
— Ну нет, — возразил он, — выбирает всегда мужчина.
— Это нам только кажется, — ответил я, — а какая-нибудь маленькая мамзель укажет на вас пальчиком и вымолвит: «Вот этого я беру», — и вы уже пропали.
— Вот тут вы ошибаетесь, — самонадеянно заметил Херст.
— Все горе в том, — продолжал я, — что их техника скрыта, и мы в самом деле начинаем верить, будто сами их выбираем.
И вдруг Херст так стукнул кулаком по столу, что вся посуда зазвенела.
— Если я говорю «белое», вы непременно утверждаете, что это черное! — заорал он.
Наверно, я слегка побледнел. Как раз в эту минуту дворецкий подавал мне кофе, я взглянул на него и сказал:
— Попросите, пожалуйста, уложить мои вещи и вызовите мне такси.
Не говоря больше ни слова, я встал, прошел в зал и вне себя от ярости начал расхаживать взад и вперед. Через минуту появилась Марион.
— Что случилось, Чарли?
Голос у меня дрожал.
— Никто не смеет на меня кричать. Он думает, кто он? Нерон? Наполеон?
Ни звука не проронив, она повернулась и быстро вышла из комнаты. Мгновение спустя вошел У. Р., сделав вид, будто ничего не случилось.
— В чем дело, Чарли?
— Я не привык, чтобы на меня кричали, особенно, если я в гостях. Поэтому я уезжаю. Я… — но клубок подкатил к горлу, и я не мог закончить фразу.
У. Р. минуту подумал, а потом, как и я, начал ходить взад и вперед по залу.
— Давайте все-таки объяснимся, — проговорил он, и голос у него тоже задрожал.
Я проследовал за ним в уголок холла, где стоял антикварный диванчик на двоих, подлинный Чиппендейл . Херст был около двух метров ростом и к тому же достаточно толст. Он сел и указал мне на оставшееся место.
— Садитесь, Чарли, и давайте поговорим.
Я кое-как втиснулся и оказался плотно прижатым к нему. Не говоря ни слова, он вдруг протянул мне руку, и хотя я не мог пошевельнуться, я все-таки ухитрился ее пожать. И тут все еще дрожащим от волнения голосом он начал мне объяснять:
— Видите ли, Чарли, я не хочу, чтобы Марион играла в этом фильме, а она очень считается с вашим мнением. И когда вы одобрили сценарий, я, должно быть, взорвался и был немного резок с вами.
Я сразу растаял, постарался все сгладить, настаивал, что я сам был во всем виноват, и тут, когда мы на прощанье еще раз пожали руки друг другу и затем хотели подняться, мы почувствовали, что крепко застряли в чиппендейлевском диванчике, который под нашим нажимом начал тревожно поскрипывать. После нескольких попыток нам все-таки удалось в конце концов кое-как выбраться и даже не сломать ценный Чиппендейл.
Оказывается, Марион, оставив меня, сразу прошла к Херсту, отругала его за грубость и приказала сейчас же извиниться передо мной. Марион умела выбрать минуту, когда она могла требовать, но умела и помолчать, если нужно было. «Когда на него находит, — рассказывала Марион, — он мечет гр-р-ром и молнии».
Сама Марион была весела и обаятельна. Когда дела призывали Херста в Нью-Йорк, она собирала у себя на вилле в Беверли-хилс всех своих друзей (до того как была построена ее вилла на берегу моря); мы проводили там очень веселые вечера и до рассвета играли в шарады. Затем Рудольфо Валентино и я в свою очередь приглашали всех к себе. Иногда мы нанимали автобус, набивали его провизией, приглашали музыканта, игравшего на концертино, и отправлялись компанией человек в десять, а то и в двадцать на пляж Малибу, разводили там костер, ловили рыбу и устраивали ночной пикник.
Заключение
Теория Л.Н. Гумилева имеет большое значение для
понимания исторических судеб народов и, прежде всего, Российского суперэтноса
(табл. 7). Выводы могут быть сделаны как на глобальном уровне при принятии
политических решений, так ...